top of page

Книга «Беги человек — мёртвый человек» | The book «Run man — dead man»

Три ознакомительных видео-фрагмента | Three introductory fragments

Цитаты | Quotations

(1) Фрагменты | Fragments

(2) Фрагменты | Fragments

Повесть «Беги Человек — Мёртвый Человек» — Прошу не беспокоиться за меня, господин профессор. Я и на этот раз постараюсь не наделать глупостей. Если можно, хотя бы вкратце… — Нет, воистину, по своей природе человек скорее глуп, чем умён. В то время как мудрость ему совершенно не ведома! — тихо проговорил Дворецки. – Ну, что ж, извольте. Постараюсь максимально быть доступным в своих пояснениях. Скажем, представьте, что вас с рождения воспитывают как девочку, лишив образовательных моментов и общения с внешним миром. Более того, вы помещены в питомник с приматами. — Бред, — резко побледнев, проговорил Кляйн. — От чего же? – профессор окинул его холодным взглядом. – Нет ничего невозможного. И Элоиз вдруг понял, что этот человек владеет наукой, о существовании которой ему было ранее не известно. Эта наука была столь же древней, как и род человеческий. Она давала знания, позволяющие выжить в любой безвыходной ситуации, буквально, наполняя кровь свежими эмоциями и силами. Она обостряла инстинкты и заставляла обратить внимание на животное начало в твоём сердце – в твоей душе. А самое главное учила управлять зверем, живущим в каждом из нас. Присев рядом с юношей на насыпь, комиссар попросил у Поля сигарету, закурил её и спокойно сказал: — Ладно, остынь немного. Я тебе верю. Так кто это был? Ты сможешь сейчас описать убийцу? — Это был мужик, здоровый такой. Я вам точно говорю – метра два с лишним, не меньше! Я по началу даже и не понял, что это человек. Только потом разглядел, что рожа у него…ну…как у ребёнка, что ли…детская. Если бы не его рост и глаза…мерзкие такие, точь-в-точь как блевотина, то он вовсе и не мужик, а ребёнок…ну, наверное, лет четырёх, пяти. Патрик Энтони посмотрел на парня озадаченным взглядом: — Постой, постой, это бред какой-то! Ты мне лапшу на уши не вешай! Может, тебе с перепуга все это померещилось? — Но не ради же одних преступлений этого Дворецки заварена такая каша? — Я думаю, что именно из-за них, — полковник оживился. – Все детали мне не известны, но одна информация достоверна: в своих экспериментах он использует человека как подопытный материал. Возможно, я ошибаюсь, но суть деятельности этого Дворецки весьма схожа с пресловутой деятельностью доктора Франкенштейна. Только все это происходит на самом деле. — В каком смысле? — В самом прямом. В глазах Элоиза окружающее вдруг стало терять ясные очертания, становиться бесформенным, точно растворяясь, уплывая куда-то. Через мгновение, придя в себя, он увидел на соседней тридцатиэтажке лишь неподвижные фигуры мужчин, устремлённые к пустоте, в которой только что находилась Дженни. Мозг Элоиза словно прожгло раскалённым металлом, — Сам дойду, — сказал полковник, отказываясь от помощи. «Дело сделано, — подумал он. – Комиссар со своей шайкой уничтожен. Лаборатория Дворецки найдена. Но вот где сам профессор? — Рабила попросил закурить. Глубоко затянулся. — А не всё ли равно. Пускай теперь в остальном дерьме копаются другие, — полковник злорадно скривил губы, — во главе с шефом!» Остановился. Обернувшись, посмотрел на пещеру: «Всё-таки прав парень, все мы в какой-то степени сумасшедшие». Профессор не терпящим возражения голосом перебил Айвана: — А если нет ни условий, ни обстоятельств? Нет ничего, кроме безысходности, замкнутого круга, в котором вы находитесь? Когда ваши крики и вопли слышны только вам? Когда вы из живого, разумного существа медленно превращаетесь в вещь, в почти неодушевлённый предмет, и никому нет дела до того, хорошо это или плохо? Никого не интересуют ваши мысли, эмоции, ваша душа? Когда вы становитесь куском глины в чьих-то руках, и вашу податливую плоть мнут бесчувственные ладони, и в мозг безжалостно впиваются длинные пальцы? И вы, пребывая в полном рассудке, осознаете, что с вами происходит, но не можете препятствовать этому? Что тогда? Как вы тогда поступите? Что отдадите, чем откупитесь, лишь бы этого не произошло? Профессор посмотрел на «крысу», которая по-прежнему лежала на полу, прикрыв морду руками. — Наведи здесь порядок, а затем поднимись ко мне. «Крыса» зашипела и, боязливо оглядываясь на него, вползла в ближайший от себя коридор. — Если это не сон… — прошептал Айван. — Что за бред вы несёте?! – грубо перебил его Дворецки. – Можете ущипнуть себя, стукнуться головой о стену… — он окинул Айвана холодным взглядом. – Только от этого ничего не изменится. В данном случае нет ни условий, ни обстоятельств. Осталась только чистая реальность. Разве вы не чувствуете, как она набирает силы, как она расползается по городу? А, впрочем, это теперь не так важно для вас. И без того раскосые глаза Джимми неожиданно съехались у переносицы: — Бет, а может это не от меня? Лицо совсем окосевшего Джимми вызвало у неё приступ хохота. Она прикрыла рот ладонью, и из её выпученных глаз покатились слезы. Голова Джимми завертелась, будто на шарнире. Он смотрел то на дорогу, то на Бетти: — Бет, не плачь, а? Ну, если надо, то разберёмся от кого. Давай остановимся, спокойно подумаем, и может, выяснится, что ты не это… может, у тебя врождённое чего-нибудь. При его последних словах Бетти заколотило в истерике: — Зам…м…молчи, — с трудом выговорила она и вцепилась пальцами в его колено, — или я…я…я убью тебя. — Хорошо, хорошо, — обеспокоено затараторил Джимми, — ты только не волнуйся. А вдруг ребёнку …вдруг ему там вредно станет. И отпусти, пожалуйста, мою…кость…то есть, ногу. Молодой человек кивнул, соглашаясь, и сел за свой столик. — Как вы думаете, Серж, в чём разница между мной, стоящим сейчас перед вами, и Западным ветром, который обдувает крону того дерева, — Док указал на окно, за которым на самом деле стоял тополь и было видно, что его листья колышутся. Все присутствующие в клубе посмотрели в направлении, указанном мужчиной, а затем приготовились внимательно его слушать. Разговоры умолкли. Умолкли даже случайные шорохи. Билетёр, стоявший до того на пороге заведения, закрыл дверь и прошёл в зал. — Как видите, по улицам города бродят не маньяки – серийные убийцы, а нечто. И когда оно проявит себя в полной мере, то тогда уже будет поздно. Это я вам заявляю, как учёный, долгое время занимающийся генной инженерией. — Профессор прав, — тихо проговорил Мейсон. – Неизвестно, когда Центр предпримет что-либо конкретное. Нам же грозит смертельная опасность прямо сейчас, в то время как город располагает только вами, господин полковник, шерифом и десятком полицейских. Конечно, можно ждать день, другой распоряжений из столицы, искать помощь на стороне. Но сейчас я не сомневаюсь, каждая минута бездействия означает для нас только одно – ад на земле. — Мне даны полномочия… — Рабила протестующе взглянул на мэра. — Тем не менее, я последую совету господина профессора. Реакция крысы на его жест была молниеносна. В доли секунды она перепрыгнула через сточную канаву и лязгнула мелкими зубами у самого носа Хокса. Затем с неимоверной лёгкостью оборвала кожаные ремни портупеи и бросила её в воду. — Уходи, — снова прошипела она. Содрогаясь от собственного бессилия и ненависти к этому порождению ада, Лео Хокс злобно прохрипел: — Мразь! Чтоб ты сдохла! В непроницаемых глазах крысы мелькнула искорка звериной ярости. Грубо оттолкнув шерифа к стене, она загородила собой восточную часть коридора. Хокс понял, что по каким-то причинам мутант заставляет его идти в западную часть коммуникаций. А, следовательно, ему предстояло выбрать либо жуткую смерть, либо безропотное подчинение.

The novella «Run Man is a Dead Man» ... - Please don’t worry about me, Mr. Professor. I’ll try not to do anything stupid this time. If I may, just briefly… — No, indeed, by nature man is more foolish than clever. While wisdom is completely unknown to him! — said Dvoretzky quietly. — Well, if you please. I shall try to be as accessible as possible in my explanations. For example, imagine that you are brought up as a girl from birth, deprived of education and communication with the outside world. Moreover, you are placed in a nursery with primates. — Nonsense,» Klein said, turning pale. — From what? — The professor gave him a cold stare. — Nothing is impossible. And Eloise suddenly realized that this man possessed a science that he had never known existed before. This science was as old as the human race. It gave the knowledge to survive in any desperate situation, literally, filling the blood with fresh emotions and strength. It sharpened your instincts and made you pay attention to the animal beginning in your heart — in your soul. And most importantly, it taught you how to control the beast that lives in each of us. — But it is not for the crimes of this Dworetzky alone that such a mess has been brewed, is it? — I think it’s because of them, — the colonel said. — I don’t know all the details, but one thing is certain: in his experiments he uses humans as test subjects. Maybe I’m wrong, but the essence of this Dvoretzki’s activity is quite similar to the notorious Dr. Frankenstein. Only it’s really happening. — In what way? — In a very real way. In Eloise’s eyes, the surroundings suddenly began to lose their clear outlines, to become formless, dissolving, floating away. A moment later, when he came to his senses, he saw only the motionless figures of men on the neighboring thirty-story building, staring into the void where Jenny had just been. Eloise’s brain felt like it had been burned with hot metal The professor interrupted Ivan in an intolerant voice: — What if there are no conditions, no circumstances? Nothing but the hopelessness, the vicious circle in which you find yourself? When your screams and cries are heard only by you? When you slowly turn from a living, intelligent being into a thing, into an almost inanimate object, and no one cares whether it is good or bad? No one cares about your thoughts, your emotions, your soul? When you become a lump of clay in someone’s hands, and your supple flesh is crushed by unfeeling palms, and long fingers mercilessly dig into your brain? And you, being fully sane, realize what is happening to you, but you cannot prevent it? What then? What will you do then? What will you give, what will you pay off, so that it does not happen? The professor looked at the «rat», who was still lying on the floor with his hands covering his face. — Make order here, and then come up to me. «Rat» hissed and, looking back at him fearfully, crawled into the corridor closest to him. — If this isn’t a dream…» Ivan whispered. — What the hell are you talking about?! — Dworetzki interrupted him rudely. — You can pinch yourself, bang your head against the wall… — he gave Ivan a cold look. — But it won’t make any difference. In this case, there are no conditions or circumstances. There is only pure reality. Can’t you feel it gaining strength, spreading through the city? Oh, well, that’s not important to you now. Jimmy’s already slanted eyes suddenly narrowed at the bridge of his nose: — Beth, maybe it’s not from me. The look on Jimmy’s dazed face made her burst into laughter. She covered her mouth with the palm of her hand and tears rolled from her bulging eyes. Jimmy’s head swiveled as if on a hinge. He looked back and forth at the road, then at Betty: — «Beth, don’t cry, will you? Well, if we have to, we’ll find out who it’s from. Let’s stop, think calmly, and maybe it’ll turn out you’re not this…maybe you’re congenital something. At his last words, Betty went hysterical: — «Zam…m…be quiet,» she said with difficulty and hooked her fingers into his knee, «or I’ll…I’ll…I’ll…I’ll kill you. — Okay, okay,» Jimmy said worriedly, «just don’t worry. What if the baby … what if he gets hurt in there. And please let go of my…bone…I mean, leg. — As you can see, it’s not serial killers roaming the streets of the city, but something. And when it manifests itself fully, it will be too late. I’m telling you this as a scientist who’s been involved in genetic engineering for a long time. — The Professor is right, — Mason said quietly. — We don’t know when the Center will do anything concrete. We’re in mortal danger right now, while the city has only you, Mr. Colonel, the sheriff, and a dozen policemen. Of course, we could wait a day or two for orders from the capital, look for outside help. But right now, I have no doubt that every minute of inaction means hell on earth. — I have been given authority…» — Rabila glanced protestingly at the mayor. — Nevertheless, I will follow Mr. Professor’s advice. The rat’s reaction to his gesture was lightning fast. In a split second it leaped across the gutter and snapped its teeth at Hawks’s nose. Then, with incredible ease, it ripped off the leather straps of his harness and tossed it into the water. — Go away,» she hissed again. Shuddering at her own powerlessness and hatred of this creature of hell, Leo Hawks wheezed angrily: — «You scum! I wish you were dead! In the impenetrable eyes of the rat flashed a spark of animal fury. Roughly pushing the sheriff against the wall, she blocked the east side of the corridor. Hawkes realized that for some reason the mutant was forcing him into the western part of the communications. And, therefore, he had to choose either a gruesome death or uncomplaining obedience.

Рассказ «Посредник» ... А все дело в том, что удача не способна сама по себе попадать из одних рук в другие. Она нуждается в посреднике. Кто-то же должен её найти, если она бесхозная в тот момент валяется на обочине дороги. Если она охренела от вашей жадности, то кто-то же должен забрать её у вас и отнести туда, где для неё найдётся более увлекательная работа. И это способен сделать только тот, у кого мозги не пухнут от корысти и алчности. Теперь-то вы, надеюсь, поняли, что с моими мозгами полный порядок. На книжных стеллажах стояло полнейшее дерьмо. Наверное, моя жена собирала всю эту литературу на помойках. Тем не менее, я прочёл каждую книгу от корки до корки. После этого я довольно долго мучился изжогой. Представляете?! Оказывается, буквы и слова способны вызвать изжогу. Эта бестия, скажу я вам, очень навязчивая и противная штука. Она способна взять человека измором и свести его в могилу. В тот субботний день изжога с особой настойчивостью мучила меня. И уже во сне я понял, что мне указан путь к чему-то новому, даже можно сказать таинственному. Что это была за сила, которая предлагала мне пройти по этому пути, я не имел понятия. Все то, что она заключала в себе, также хранилось кем-то за семью печатями, и доступ к запретному таинству был надёжно сокрыт точно за Тридевять Земель. Только не это являлось главным. Нечто указывало на выход из тупика опостылевшего быта таким бедолагам, как я. Оно, подобно искусному факиру, умело заинтриговывало и воскрешало неподдельный интерес к жизни. По крайней мере, оно наполнило смыслом моё дальнейшее существование. Наполнило под самую завязку, как только я увидел во сне знакомый перекрёсток. Я буквально сгорал от нетерпения, желая скорее проснуться. Каждой клеточкой организма я ощущал миссию Посредника, которой одарила меня таинственная сила. Я буквально взвыл от негодования! Глупая птица явно намеревалась все испортить! «Прочь, пошла прочь, мерзкая тварь!» – закричал я и кинулся на помощь к нищенке. Всего лишь секунду мне потребовалось на то, чтобы перебежать перекрёсток. К сожалению, птица оказалась проворнее меня. Она чудовищно быстро разделалась с попрошайкой. И к тому моменту, когда я очутился у бакалейной лавки, голубь уже топтался по искромсанной куче тряпья. Он, воинственно нахохлившись, высокомерно курлыкал и бросал по сторонам дерзкие взгляды. Жена на минуту оторвалась от своего занятия и спросила: — Ну и где же ты шлялся? — Да, так… — с наигранной неохотцей ответил я. А сам едва сдерживал возбуждение, переполнявшее моё сердце. Около него, во внутреннем кармане куртки лежал золотой браслет. Надеюсь, что вы уже поняли, что именно он являлся моей новой находкой. Но, если предназначение монеты было весьма туманным, то с браслетом дело обстояло иначе. У браслета была своя история. Он был из категории «роковых предметов». Можете не сомневаться, таковые существуют. Ими могут быть всякие драгоценности и не только. К примеру, автомобили, которые постоянно долбятся о столбы и сбивают пешеходов. Или пара ботинок – в них вы неминуемо обломаете ноги. И все это мне приходилось терпеть! Правда, как-то раз она чмокнула меня в щеку и прошептала: «Спасибо за браслетик, чмо ты моё луковое! Прямо-таки мистика какая-то, снова ты принёс мне удачу. Хрен с тобою – спи, жри, ну и всё остальное там. Только прошу тебя, не вылазь из комнаты, когда я принимаю гостей. Уж больно рожа у тебя отёкшая, аж глаз не видно! И губищи твои, как два разваренных пельменя! Не замечал?» А для себя отметьте следующее — НИКОГДА не подбирайте вещи, которые валяются на улице! Ибо, у каждой булавки или кнопки есть прошлое, есть судьба. И не дай бог, если какая-нибудь пуговица не выполнила до конца своё роковое предназначение. Это вам не золото или бриллианты! Простые вещи не станут радовать взгляд, и хотя бы на некоторое время дарить удачу. Они преследуют единственную цель – изничтожить вас! Имя таким вещам – неприкаянные.

The story «The Mediator» ... And the point is that luck is not able to fall from one hand to another by itself. It needs an intermediary. Someone has to find it if it’s lying derelict on the side of the road. If it’s fucked up because of your greed, someone has to take it away from you and take it to a place where it can find more exciting work. And that’s something only someone who’s not brain-dead from greed and lucre can do. Now, I hope you realize my brains are fine. The bookshelves were full of crap. My wife must have collected all this literature from the trash. Nevertheless, I read every book from cover to cover. I had heartburn for quite a while afterward. Can you believe it?! Turns out letters and words can give you heartburn. I’ll tell you, it’s a very intrusive and nasty thing. It can take a man by force and drive him to his grave. On that Saturday afternoon, the heartburn tormented me with particular persistence. And already in my dream, I realized that I had been shown the way to something new, even mysterious. I had no idea what kind of power it was that offered me the path. All that it contained was also kept by someone behind seven seals, and the access to the forbidden mystery was safely hidden exactly beyond the Three Devil’s Earths. But that was not the main point. Something was pointing to a way out of the dead end of the boring everyday life for poor people like me. Like a skillful fakir, it skillfully intrigued and revived genuine interest in life. At least it gave meaning to my continued existence. It filled me to the brim as soon as I saw the familiar crossroads in my dream. I was literally burning with impatience, wanting to wake up as soon as possible. I felt with every cell of my body the Mediator’s mission, which the mysterious power had bestowed upon me. I literally howled with indignation! The stupid bird was clearly intent on ruining everything! «Go away, go away, you filthy thing!» — I shouted and rushed to the beggar’s aid. It only took me a second to run across the intersection. Unfortunately, the bird was faster than I was. It took down the beggar with monstrous speed. By the time I reached the grocery store, the pigeon was already stomping on a mangled pile of rags. The pigeon was stomping on the shredded pile of rags, its haughty cooing, its arrogant chirping, and its defiant glances. My wife broke away from her work for a moment and asked: — Well, where have you been? — Yes, so… — I answered with feigned reluctance. But I could hardly contain the excitement that overflowed my heart. Near him, in the inner pocket of his jacket was a gold bracelet. I hope you have already realized that it was my new find. But, if the purpose of the coin was very vague, the bracelet was different. The bracelet had its own story. It was in the category of «fatal objects». You can be sure there are such things. They can be all sorts of jewelry and more. Like cars that keep hitting poles and hitting pedestrians. Or a pair of shoes — you will inevitably break your feet in them. And all this I had to put up with! But one time she gave me a peck on the cheek and whispered: «Thank you for the bracelet, you onion-headed bastard! It’s mystical, you’ve brought me luck again. Fuck you, sleep, eat, and everything else. But please don’t come out of my room when I’m having guests. Your face is too swollen to see your eyes. And your lips are like two boiled dumplings. Didn’t you notice? And for yourself, note the following — NEVER pick up things that are lying in the street! For, every pin or button has a past, a destiny. And God forbid, if some button did not fulfill its fatal purpose. This is not gold or diamonds! Simple things will not please the eye, and at least for a while to give good luck. They have a single purpose — to destroy you! The name of such things — the unaccustomed.

(3) Фрагменты | Fragments

Рассказ «Йети» ... — Кто там? – сдавленно окликнул Янис. Огромный валун я заметил только тогда, когда он пронёсся с дробящим грохотом рядом со мной. Я едва успел отскочить в сторону и услышал глухой стон Яниса. Затем, скорее понял, чем почувствовал, что кубарем качусь вниз по склону. — Слышите? – донёсся голос Эрика. В моей голове зарождался ноющий звук. Он бесконечно тянулся в высоком регистре, а затем молниеносно падал вниз на короткий и большой интервал — и так без конца. Я дёрнул бечёвку. Надо было идти, хотя бы для того, чтобы отвлечься от этого звука, но тот крепко засел в сознании. — Что ты как ребёнок?! – воскликнул я, сгорая от нетерпения. Сенсационный материал буквально тёрся о мои руки. — Не кипятись, не суетись, а лучше смотри и слушай. Мы сумели активировать зоны памяти его мозга, и они нам продемонстрировали прямо на мониторе компьютера полноценное кино. То есть, наши с тобой похождения в Гималаях. Я не мог рассказать им о том, что этот, то ли получеловек, то ли полуживотное помнит не только далёкое вчера, но и грядущее будущее, буквально, выстраивая сквозь века и столетия взаимосвязь между далёкими друг от друга человечествами. Равно как и то, что он является скорее всего чьей-то искусственной попыткой воссоздать данную взаимосвязь между столь различными мирами. … я знал, что Эрик мне поверит.

The story «Bigfoot» ... — Who’s there? — Janis called out in a squeak. I only noticed the huge boulder when it came crashing toward me. I barely had time to bounce aside before I heard Janis’ muffled groan. Then I realized, rather than felt, that I was tumbling down the slope. — Do you hear that? — Eric’s voice came through. A whining sound started in my head. It stretched endlessly in the high register, and then dropped lightning-fast for short and long intervals-and so on without end. I yanked the twine. I should have gone, if only to get my mind off the sound, but it was lodged firmly in my mind. — What are you like a child?! — I exclaimed, burning with impatience. The sensational material was literally rubbing against my hands. — Don’t boil, don’t fuss, but rather watch and listen. We managed to activate the memory zones of his brain, and they showed us right on the computer monitor full-fledged movie. That is, our adventures in the Himalayas. I couldn’t tell them that this half-human, half-animal could remember not only the distant yesterday, but also the coming future, literally, building through centuries and centuries the interconnection between distant mankind. Nor that he is most likely someone’s artificial attempt to recreate this interconnection between such different worlds. …I knew Eric would believe me.

Читать Фрагменты | Reading Fragments

Глава 2 Однажды Патрик Энтони получил очередное повышение, и с тех пор уже четырнадцать лет прибывал в звании комиссара. Тогда своё назначение главой полицейского участка весьма неблагополучного округа столицы он расценил как некое доброжелательное расположение к себе со стороны управления. Но вскоре понял, что его закинули на окраину с глаз долой, тем самым, наплевав на его тщеславные мечты о головокружительной карьере. Искренние помыслы о служении во благо общества, которыми Патрик Энтони подпитывал себя, учась в полицейской академии, со временем куда-то улетучились, лопнули, словно мыльный пузырь, как и его фантазии о сумасшедших погонях с жаркими перестрелками. Вместо них в действительности его ожидали унылое патрулирование по ночным улицам, хулиганские выходки малолеток, скрюченные трупы наркоманов и пьяные дебоши в семьях. В итоге, служба в полиции для Патрика Энтони превратилась в тягостную рутину. Изо дня в день он пережёвывал словно жвачку криминальные дела и делишки. Теперь Патрика не заботил покой законопослушного населения юго-западной части города. Отныне Патрика нельзя было назвать цепным псом, ратующим за правопорядок. Теперь подстать обременительной повинности он выполнял свою крайне неприятную, зато общественно важную работу. При этом, Патрик Энтони продолжал оставаться крайне тщеславным и немыслимо амбициозным человеком. Эта пара качеств его неугомонного характера не давала ему покоя, постепенно взращивая в нём глубокую обиду, заставляя искать выход из создавшегося положения. Как-то раз Патрик проснулся раньше обычного и подумал: «Что ж, раз Фортуна развернулась ко мне жирной задницей, то отчего бы мне не засандалить по ней хорошим пинком!». Данная мысль помогла ему разом плюнуть на всех и всё. Для начала он решил существенно поправить своё финансовое положение, без труда сообразив, что для этого требуется наиболее лёгкая добыча, коей могут стать мелкие лавочники. И он с усердием принялся выворачивать карманы нуворишей, всячески выискивая противозаконные нарушения в их деятельности. За короткий срок Патрик Энтони научил владельцев разнотипных заведений испытывать удовольствие от мысли, что взятка комиссару – это гарантия его исчезновения из их жизни на ближайшие пару месяцев. Но и этого Патрику Энтони было мало. Его меркантильные запросы беспрерывно увеличивались, и вскоре он обратил внимание на поставщиков наркотиков. Предложив им своё прикрытие, Патрик пообещал, что в дальнейшем такого рода деловое партнёрство перерастёт в крепкую дружбу. Поставщикам понравилось предложение комиссара. Оно сулило экономию буквально на всём. Более того, столь весомая поддержка предполагала до нуля снизить степень риска в их преступном промысле. После недолгих раздумий и поверхностных расчётов они дали своё согласие на сотрудничество. Так Патрик Энтони приобщился к наркоторговле. На первых порах он решил не разочаровывать своих подельников. С его лёгкой руки автомастерская полицейского участка перепрофилировалась в перевалочную базу. На ней же были проведены несколько крупных сделок. Но Патрик Энтони, в отличие от узколобых бандитов, понимал, что так долго продолжаться не может. Пока те радовались жизни, шурша толстыми пачками денежных купюр, он сдал их со всеми потрохами Отделу по особо тяжким преступлениям. И, захватив подельников своими силами во время очередной сделки, не довёз их до следственного изолятора, устроив по дороге зрелищную автокатастрофу. В тот же день отдал деньги, вырученные за товар, хозяевам наркобизнеса, попутно свалив всю вину за происшедшее на одного из поставщиков. Как вышло так, что ему поверили, одному Богу известно. Но то, чем руководствовались наркобароны, предлагая Патрику Энтони «осиротевшее дело», никому не ведомо. Естественно, комиссар согласился. А затем, неделю его мучили ночные кошмары, подобной дерзости от себя Патрик никак не ожидал. Вскоре, выбрав наиболее малодушных и алчных из своих подчинённых, комиссар сколотил бойкую команду. Хорошие барыши, которые перепадали всем без исключения, стали верной гарантией от стукачей и других неприятностей. Но и этого было мало для Патрика Энтони. Теперь он надеялся, что деньги криминала позволят ему занять выгодное место в полицейском управлении. А возможно и более того – в Министерстве Внутренних Дел. Теперь он был осторожен, как никогда, и не торопил события. Патрик Энтони терпеливо ждал своего часа. И, наконец-то, тот пробил. Правда, удача застала комиссара врасплох: он ожидал её появления совсем в другом месте и с другой стороны. Патрик Энтони стоял в коридоре собственной квартиры и нервно растирал костяшками указательных пальцев виски. За исключением штанов от пижамы и правого тапочка, на комиссаре ничего не было. Он сильно тёр виски, пытаясь сообразить, каким святым духом его сюда занесло. Буквально минуту тому назад Патрик сладко спал на удобной низенькой тахте. Сейчас же он был глубоко поражён собственной телепортацией из спальной комнаты в прихожую. Входная дверь была распахнута настежь, а на пороге стоял мужчина в полицейской форме и, выразительно жестикулируя руками, пытался что-то втолковать комиссару. Наконец-то, Патрику Энтони удалось признать в нем своего подчинённого. — А-а-а, — скорчив недовольную гримасу, протянул он, — это ты, Поль. Какого чёрта тебе надо? — Да, поймите же вы, господин комиссар, без вас не обойтись! Там такое творится, одуреть можно! — С кем творится, где одуреть можно? Что ты брызжешь слюной, точно неврастеничная баба? Успокойся и давай-ка всё по порядку, с самого начала! — Да я и не смогу толком-то, — несколько поостыв, промямлил Поль. – Может, поедем, господин комиссар? Сами посмотрите. Там мальчишка, он вам всё расскажет. — Идиотизм какой-то! Нет покоя ни днём, ни ночью! Скоро без меня вы даже в сортир ходить не сможете! – проворчал Патрик Энтони и отправился одеваться. — Чертовщина какая-то, — прохрипел Элоиз. — Что? – отвлечённо спросил парнишка и тихо завыл. Ему принялись вторить остальные, медленно раскачиваясь из стороны в сторону. Элоиз посмотрел на «святого» – испуг на мгновение прояснил его мысли. Он увидел, что теперь в треугольнике застыло разнополое существо. От «Святого» осталась только нижняя половина тела с мощными икрами на ногах, верхняя же удивительным образом приняла женские очертания. Вытянутое лицо «Святого» перекосила судорожная гримаса: губы поползли вправо, нос – влево. Существо согнуло руку в локте и поставило их на место. Сектанты взвыли, ощупывая свои лица и утирая слезы. Элоиз чувствовал, что одурманен не меньше их, но разум пока ещё не покидал его. Он выл вместе со всеми, раскачивался подобно маятнику, не в силах остановиться, плакал и в то же время пытался более или менее трезво оценить происходящее, но «святой» знал своё дело. Его мышцы вязко перемещались под кожей, принимая различные комбинации. В одной из них Элоиз узнал себя: такие же руки, плечи, черты лица, только ноги были детскими, с вывернутыми во внутрь ступнями. Пелена медленно окутывала сознание Элоиза. Сквозь неё он видел безумный взгляд парнишки и знал, что тот держит его за руку, а в это время кто-то накалывает на его плече большую тройку … «Все равно!» *** После тяжёлого пробуждения Элоиз, еле-еле открыл глаза. От бетонного пола веяло сыростью, и нестерпимо ныл правый бок. Дрожа всем телом, Элоиз поднялся. Сектанты, повалившись друг на друга, мирно спали. В воздухе висел неприятный до тошноты угар. Элоиз, перешагивая через лежащих, выбрался из подвала. «Святого» и след простыл. «Вообще-то, так и должно быть, — подумал Элоиз. – Предоставил толпе «сокровенную общность и вознёсся к небесам», — он сплюнул. – Интересно, что это чудовище имеет с этих дураков?» Было противно вспоминать: рукав оторван, на плече вспухла уродливая цифра три, и тошнило так, что Элоиз готов был вывернуться наизнанку. На улице впечатления о «Святом» притупились, будто он приснился. Элоиза овеяло утренней свежестью, и ему стало легче. Ситроен по-прежнему стоял у подъезда Дженни. «Ладно, — решил Элоиз, — подъеду к ней в шесть вечера. Она как раз к этому времени должна прийти с работы. – Элоиз усмехнулся. – Я, пожалуй, не смог бы выстоять смену после такого спектакля». Ему хотелось убийственно спать. Он вывел автомобиль на пригородную дорогу и в полудрёме, превысив скорость, поехал на дачу брата. Передвижной пост полиции зафиксировал правонарушение, но не стал останавливать несущийся «Ситроен» с сонным водителем. Глава 4 Уже смеркалось, когда Элоиза разбудил телефонный звонок. Мелодичное дребезжание, доносившееся из гостиной, настойчиво развеивало тишину комнат и дрёму, которая не торопилась выпускать Элоиза из мира сновидений. Элоиз с трудом оторвал голову от подушки, поднялся с дивана и, войдя в гостиную, взял трубку. — Элоиз Кляйн? – услышал он женский голос. — Да, что вам угодно? — Это говорит Дженни Маркет. Элоиз весь подобрался, непроизвольно поправляя ворот рубашки. Он не ожидал от неё звонка. — Я слушаю вас, Дженни. — Вы были этой ночью на нашем собрании. Я вас узнала по фотографиям, которые видела раньше, но сами понимаете, что пробраться к вам было невозможно. — Да, я понимаю! Вы что-нибудь знаете о моем брате? — Нет, но он оставил у меня свои записи. Я хочу их вам передать, и ещё нам надо поговорить. Наши телефоны могут прослушиваться, так что буду ждать вас завтра в городской квартире Тонни. — Кем прослушиваются? — Об этом при встрече, до свидания. Элоиз положил трубку, Дженни озадачила его ещё больше. Именно сейчас он понял, что предчувствия его не обманули, и у этой истории нехороший привкус. Часы показывали половину девятого вечера. «Проспал, — иронично улыбнулся Элоиз, — а собирался в шесть ехать к ней. Хорошо, что она сама позвонила». Он прошёл на кухню, сделал себе кофе и удобно устроился в кресле у окна. «Так, — размышляя, Элоиз прикрыл глаза, — теперь мне понятно, что происходит. Тонни кому-то нужен, а я его близкий родственник. Значит, через меня решили выйти на Тонни, но он, кажется, не очень жаждет этого. Ну, что ж, я сыграю свою роль в этой истории, но только в пользу брата». Элоиз, поставив чашку на столик, закурил сигарету: «Хуже всего то, что не знаешь, с кем имеешь дело. Нет, только не полиция. В ногах зашевелился мальчик. Поднял заросшее щетиной лицо с отвисшей массивной челюстью. Элоиз тихо спросил: — Мальчик, кто ты? Мальчишка, прижимаясь к его ноге, заскулил. Элоиз отпрянул. — Что с тобой, мальчик? Но тот лишь напугано и жалобно смотрел на него круглыми глазами. «Все сошли с ума!» — прошептал Элоиз. Опираясь на ящик с динамитом, огляделся: на площадке были аккуратно разложены боеприпасы и оружие. Посмотрел вниз: озеро, огромный зал пещеры. Сумрачный зал. Мальчишка, повизгивая, потянул Элоиза за лохмотья штанины, увлекая его в тоннель, уходящий с площадки вглубь стены. — Ты знаешь, как отсюда выйти? Тот утвердительно кивнул и юркнул в сумрачную дыру прохода. Элоиз, превозмогая боль, захромал следом за ним. Бесконечно долго тоннель спускался вниз, местами освещённый пробитыми в потолке колодцами. Вдруг мальчик остановился, привстал на полусогнутых ногах и завертел головой, прислушиваясь. Впереди раздавались голоса. Элоиз с трудом выделил их из хаоса, царящего в его сознании. Мальчик суетливо втолкнул Элоиза в боковой коридор. Голоса приближались, и когда они стали ясно различимы, мальчишка кубарем выкатился прямо перед ними и медленно вполз в проход, зияющий в противоположной стене. Элоиз услышал, как кто-то спросил: — Ты видел? — Да. — Все сюда. Скорее! Пять человек, один за другим, протиснулись в щель прохода. — Он здесь расширяется, — глухо прозвучал чей-то голос. После чего, совсем уже сюрреалистично до крайней неестественности заухали по тоннелю вопли, и откуда-то из-под камней донеслись приглушенные удары падающих тел. Показался мальчишка. Оскалился безобразной улыбкой и поманил за собой Элоиза. Через сорок шагов в полной темноте из-под ног повеяло сыростью и трупным смрадом. Элоиз присел, ощупывая перед собой пол руками. Вскрикнув, отшатнулся: впереди была пустота, пол обрывался невидимой бездной. Элоиз ещё не успел отогнать от себя испуг, а мальчишка уже тянул его назад. Снова долго и мучительно волочились по тоннелю, но теперь не в смутную мглу, а на маячивший впереди свет. И к тому времени, когда вышли на пологую насыпь у побережья, Элоиз совсем обессилел. Он повалился на щебень, теряя сознание. Мальчик, ползая вокруг него, жалобно скулил, показывая вниз, на берег моря. Но, так ничего и не добившись от Элоиза, он пристроился рядом и стал зализывать уродливую «тройку» на его сшибленном плече. Айван Григ ураганом пронёсся по лестницам и коридорам редакции. Вбегая в свой кабинет, приказал секретарю, чтобы она никого не впускала к нему. Закрыв дверь на ключ, долго стоял перед зеркалом, тыча пальцем в своё отражение, и твердил: «Ты конченый болван, Айван Григ. Твоё место под крышкой мусорного бака, нет, под крышкой уни…нет, пожалуй, это слишком. Всё равно, где бы это место ни находилось, ты, Айван Григ, навсегда останешься круглым дураком! Мозги у тебя куриные, у тебя не голова, а продолжение шеи. А если это и голова, то она набита только костным мозгом, как и твои корявые мослы. И Эдвард Григ не твой дедушка! Твои предки совсем недавно выбрались из лужи, кишащей инфузориями и амёбами. Короче говоря, ты дурак, Айван!» Таким образом, детально проанализировав свою физиологию и выявив каждую ветвь своего генеалогического древа, он немного успокоился. Из ящика рабочего стола достал справочник абонентов Петербурга, нашёл в нем телефон профессора Дворецки и позвонил. На том конце провода раздался голос автоответчика: «Уверены ли Вы в том, что я хочу с Вами разговаривать? Если да, то положите трубку и больше мне не звоните. Если нет, то сделайте это ещё быстрее». Айван, издав то ли стон, то ли трубный вопль взбесившегося слона, грохнул трубкой о телефонный аппарат. Когда его побагровевшее лицо слегка порозовело, он позвонил Анне в мэрию. — Дорогая, как обстоят дела с моей просьбой? В ответ Анне захихикала. Её смех окончательно вывел из себя Айвана. — Я…ты…да…пре…прекрати! – заорал он. — Во-первых, это ты прекрати на меня кричать, — невозмутимо ответила Анне, — а во-вторых, успокойся. Я только что поговорила с ним, — она снова хихикнула. — Ну, и…? — Он сказал, что ему абсолютно безразличны и Григ, и Чайковский, и папа Римский. А когда я стала убеждать его в необходимости вашей встречи, то он просто послал к чертям собачьим всех композиторов, а заодно и тебя вместе с ними. Вот так, милый. — Что же теперь делать? – Айван находился в состоянии, близком к шоку. Впервые в жизни им столь недвусмысленно и откровенно пренебрегли. Он обмяк, развалившись в кресле, и неожиданно стал икать, судорожно вздрагивая. — Прежде всего, попей воды. А потом хорошенько подумай над тем, что будешь говорить, если доберёшься до профессора. Я позвоню тебе вечером, пока. В телефонной трубке Айвана раздались короткие гудки. Он бросил её на стол и, обхватив голову руками, приказал себе: «Думай! Пока ещё есть время, ты должен что-нибудь предпринять». Сквозь хаос мыслей ему на ум пришло единственное, более-менее логичное соображение. Он решил, во что бы то ни стало, пробраться в усадьбу профессора и поговорить с ним. Последним пожеланием Анне, Айван пренебрёг: «В конце концов, сориентируюсь на месте. Думаю, что оригинальная тема для разговора найдётся сама собой». Старинные часы, размеренно покачивая маятником, пробили полночь. Дворецки полулежал на широком диване, облокотившись на чучело тигрёнка. — Как ты думаешь, Джеки, — обратился он к далматинцу, появившемуся в дверях комнаты, — почему люди так любят брать, ничего не давая взамен? Пёс, навострив уши, внимательно посмотрел на профессора, фыркнул и завилял хвостом. Его непроницаемые разноцветные глаза (один зелёный, другой чёрный) все понимающе заблестели. — Как всегда ты отмалчиваешься, а я размышляю бог знает над чем и задаю глупые вопросы, — Дворецки расчесал миниатюрной щёточкой редкие пряди волос на голове, морщась, потёр пальцами виски. – Вот и огонь угасает. Далматинец, войдя в комнату, подошёл к аккуратно сложенной у стены дровнице, зацепил клыками полено и, подтащив его к камину, бросил в костёр. — Знаешь, Джеки. За все надо платить в этой жизни: я – тебе, ты – мне; ты – мне, а я – тебе. И заварил эту кашу Господь Бог ещё там, в Раю, устроив показательные испытания Адаму и Еве. Профессор, дирижируя правой рукой в такт своей размеренной речи, стал декламировать: — Как-то раз, ангел полюбопытствовал у Всевышнего: «А не поддастся ли женщина искушению, не испробует ли запретный плод, который называется – ЯБЛОКО. А не ослушается ли тебя, Господи, мужчина и не соблазнится ли сладострастным грехом. Не нарожают ли они потом детей, которые загалдят вместо райских птиц в твоём саду и тем самым будут мешать тебе думать о Вечности?». «Даже и не знаю, — ответил Бог Дьяволу. – Но было бы интересно убедиться в чистоте созданного мной». Не прошло и года, как Ева, не устояв перед искушением, отведала запретный плод. Представляешь, Джеки, она откусила от него всего лишь маленький кусочек, но с тех пор пошло и поехало. Человеку сразу же были рекомендованы в качестве лечебных пилюль земная жизнь, исправительные работы, кашель, насморк и двухметровый слой земли над крышкой гроба. Таковой оказалась расплата за грехи прародителей наших и за неуёмное любопытство Бога и Сатаны. Пёс, закинув очередное полено в камин, постоял минуту, наблюдая за разгорающимся огнём. Затем влез на диван и лёг в ногах хозяина. — Так-то вот, Джеки, — профессор Дворецки приподнялся и погладил далматинца. – Я тебя создал, нарёк именем, вырастил, научил мыслить, и теперь ты мой должник до конца дней своих. И если ты ослушаешься меня хотя бы на йоту, то я тебе гарантирую и кашель с насморком, и двухметровый слой земли над крышкой гроба. Собака, внимательно слушая монолог профессора, фыркнула при его последних словах, отвернулась и, положив морду на лапы, прикрыла глаза. — Такова жизнь, Джеки, суровая и жестокая, — Дворецки встал, туго затянув пояс халата на своём круглом животике, вышел на балкон. Мрамор приятно холодил босые ступни профессора. Он с наслаждением потянулся, высоко закинув руки над головой и привстав на цыпочки. Затем оперся на массивные перила и, что-то тихо напевая, стал любоваться ночным садом. Среди деревьев и кустарников над густой травой мерцала едва заметная дымка тумана. Полевые и декоративные цветы, растущие где попало, казалось, парили над землёй. И по высокому каменному забору, окружающему особняк, струились нити лунного света, придавая ему вид средневековых стен. Человеческий голос, неожиданно прозвучавший, был настолько чужд волшебству ночного сада, что профессор вскрикнул скорее от негодования, чем от испуга. — Кто здесь? — Простите…извините…я хотел бы… Дворецки, перегнувшись через перила, посмотрел вниз. Буквально у его ног, цепляясь за вьюн, разросшийся от земли до балкона, висел человек. — Кто вы такой и что вам угодно? — Я Эдвард Григ… то есть Айван. Меня зовут Айван. — Так, так, — вид барахтающегося в зарослях вьюна рослого мужчины рассмешил Дворецки, — значит решили зайти ко мне в гости? Не поздновато ли? — Обо мне вам сегодня говорили, — Айван Григ запыхтел, чувствуя, как теряет силы. — Я прекрасно помню разговор с милой девушкой в мэрии. И вот что я думаю: если вы сейчас упадёте и расшибётесь насмерть, то это будет банальное происшествие в моей и вашей жизни, а если я вас спасу и… — профессор на мгновение задумался, скривив в ухмылке пухлые губы, — то вы сможете мне пригодиться. — И, уходя с балкона, бросил через плечо: — Взбирайтесь, а я пока уведу собаку. Обливаясь потом, Айван неуклюже перевалился через перила. Слегка отдышавшись, вытер раскрасневшееся лицо носовым платком, и, решив, что теперь выглядит должным образом, вошёл в комнату. Дворецки, вновь удобно устроившись на диване, встретил его кивком головы. — Можете сесть у камина, — и пока Айван пытался уместить своё грузное тело на низком маленьком пуфике, профессор внимательно изучал его внешность. – Знаете, такая же оригинальная встреча с журналистом у меня произошла три года тому назад в Австралии. Айван Григ улыбнулся, расценив слова Дворецки как комплимент. — А потом с тем парнем произошло несчастье. На берегу бескрайнего моря, искрящегося в солнечных лучах, его застрелили. Так прозаично, пух, — профессор, ткнув пальцем в сторону Айвана, засмеялся, — и человека не стало. Впрочем, он пострадал за своё необузданное любопытство. Чем вам не сюжет для очередной статьи? Айван, не зная, как реагировать на сказанное Дворецки, молчал и глупо улыбался. Не обращая внимания на его смущённый вид, профессор продолжал говорить: — До вашего появления, юноша, я философствовал о долгах и грехах со своим далматинцем. А каковы ваши соображения на этот счёт? Айван, пожав плечами, ответил: — Кажется, на этот раз ты прав, — тихо сказала Анне, внимательно разглядывая застывшую поперёк дороги полицейскую машину. Анне пришлось вывести «опель» на тротуар, чтобы объехать её. — Да, Джимми, на героя ты не похож. — А чё я, грек что ли! Это он конюшни чистил. У него здоровья немерено, а я уж как-нибудь. — Это ты о Геракле? — Я чё помню, что ли? В кино видел его. Всё ему чего-то надо было. Короче, в каждой бочке затычка… а нам бы до отстойника добраться! — Значит о Геракле. — Ну, значит о нём, — Хандрикс кивнул, соглашаясь. – Скорость-то прибавь. Уснула, что ли? На велосипеде пешком и то быстрее! Анне резко затормозила. — Нет, я так не могу! Всё-таки сбегаю, посмотрю. — У-у-у, сиди, я сам, — Джимми остановил её, схватив за рукав кофточки. – То же мне Геракла нашлась! Неймётся, что ли! Громко ругаясь, он выбрался из «Опеля» и с тревогой огляделся по сторонам. От полицейской машины доносился неясный шум. Чем ближе Хандрикс подходил к ней, тем отчётливее и сильней он становился. В машине кто-то был, явно стараясь вылезти из неё. По неосвещённому салону металась тень. Она бросалась на прикрытые окна и царапала их когтями. — Эй, чё ты там? – крикнул Джимми и тут же умолк, увидев пистолет, валявшийся у него под ногами. Он поднял его и, выставив перед собой, приблизился к автомобилю. Когда Джимми склонился над лобовым стеклом, шум неожиданно затих. — Эй, где ты там? В ответ раздалось приглушенное рычание. Из глубины салона к стеклу медленно приблизилась пара глаз, мерцающих зелёным светом. — Ни хрена себе! — прошептал Джимми, наконец-то разглядев то ли человеческую, то ли бульдожью морду. Он ткнул дулом пистолета в стекло: — Ты чё…чё здесь делаешь? Морда лязгнула уродливой челюстью, и рядом с ней появились руки со скрюченными пальцами. Мутант бросился вперёд, но, ударившись о пластиковую преграду, вновь исчез в темноте салона. — Ни хрена себе! – завопил Хандрикс и с удивительным проворством отскочил от машины. Над его головой пронеслась летучая мышь, рассекая крыльями воздух. Не сориентировавшись, она врезалась в окно двухэтажного дома и, выбив массивную оконную раму, исчезла в нем. Джимми завопил с удвоенной силой и принялся палить из пистолета куда попало. Несколько пуль лязгнули о бронированный автомобиль мэра, и тут же к злобному реву Хандрикса добавился истеричный крик Анне. Испугавшись его в гораздо большей степени всего чудовищно остального, Джимми присел на корточки, ошалело вглядываясь в темноту улицы. Но так ничего и не разглядев, он на четвереньках добежал до опеля и, едва не вырвав ручку из дверцы, забрался в него. *** Лишь двадцатью минутами позже Хандриксу наконец-то с перепуга удалось отдышаться. Он снова удобно развалился на сиденье и сказал: — Так оно и бывает. Оно всегда из-за баб…ну, чё тебе там надо было? В отличие от него, Анне не в силах была успокоиться. Превозмогая нервную дрожь, она тихо спросила: — Что происходит, Джим? — А-а-а, так…фигня всякая, — протяжно ответил он. – По крайней мере, я так думаю. Далеко ещё? — Почти приехали. Я очень испугалась, Джимми, ты даже себе представить не можешь насколько! И как это я не врезалась во что-нибудь, улепётывая! — Да ты вообще-то ничё. Ещё бы не орала, тогда бы вообще! – Хандрикс хмыкнул, с иронией посмотрев на Анне. — Но и ты тоже хорош! Едва не пристрелил меня! — Ага, конечно. Я же помню – это не тачка, а броневик. Так что, ты не думай, это я отпугивал их от тебя. — Я знаю, знаю, Джимми. Так оно и было! — А то, нет! Оба улыбнулись, почувствовав некоторое облегчение. Пустынные улочки городской окраины стали заметно редеть, словно выпуская Анне и Хандрикса из паутины, пропитанной влагой и ночным сумраком. Теперь автомобиль ехал по широкому шоссе, которое тянулось по равнине от города к плотине. Анне с трудом различала очертания дороги. Плохая видимость и открытое пространство, границы которого терялись в фиолетовой мгле, вновь заставили её нервничать. Да ещё Джимми не давал ей сосредоточиться. Он опустил стекло и, надышавшись свежего воздуха, громко запел, с удовольствием демонстрируя отсутствие вокальных данных и полнейшее отсутствие музыкального слуха. Его пение окончательно вывело Анне из себя. — Лучше бы ты заткнулся! – воскликнула она. – Или ты решил уничтожить меня своим рёвом? Хандрикс умолк, и скорчив обиженную гримасу, сказал: — Чёй-то? А вот Бетти нравилось! Знаешь, как она говорила? – вспоминая, Джимми грустно улыбнулся. – «От твоего пения, пупсик, меня трясёт, как рельсы на шпалах». А ещё говорила: «Когда ты поешь, мой зайчик, то становишься простым, как лысина моего папашки. Это и есть твоё настоящее лицо. Именно за него я тебя и люблю!» А потом так, не-е-ежно целовала. Во как! Страстный монолог Хандрикса развеял нервозность Анне. Она едва сдерживала себя, чтобы не захохотать. — Так и говорила, да? — А чё лыбишься-то? Вон, рули лучше, а то влепимся! — Давно бы влепились, если бы было во что. — Всё равно рули…нафиг… — Я и рулю… — Ну и рули, я тебя не для того взял! Поняла? — Поняла, поняла. Да ты не обижайся, Джимми. Это я так, от нервов. — Правда, что ль? — Угу, просто сама не своя. Хандрикс озабоченно взглянул на неё и уже более дружелюбно добавил: — Ну, тогда лыбся. — Спасибо, Джимми. Анне сбросила скорость и, свернув на узкую дорогу, прилегавшую к шоссе, не спеша, провела автомобиль по лесопосадке, которая опоясывала кольцом водоочистительную станцию, и вскоре остановила опель около двухэтажного квадратного здания. Прильнув к лобовому стеклу, Джимми некоторое время с тревогой разглядывал тускло освещённый вестибюль проходной, а затем тихо спросил: — А где отстойник? — Он перед тобой, — столь же тихо ответила ему Анне. – Неужели ты никогда здесь не был? — Не — …а чё мне отстаивать-то! Вот на плотине был. Там рыба, и до пляжа рукой подать – плюнул и попал. А здесь то что? — Ну а в школе, когда учился, разве вас не водили на экскурсию? — Эй, послушай-ка! – прикрикнул на неё Хандрикс. – Я не такой тупой, чтобы так долго учиться! Я эту школу за год окончил! Поняла, да? И вообще, отцепись от меня! Он резко открыл дверцу и, запнувшись обо что-то, вывалился из машины, в долю секунды пропав из поля зрения Анне. — Джимми, — едва сдерживая смех, прошептала она, — ты где? — На звезде! Вот где…нафиг… Хандрикс поднялся на ноги и сморщился, потирая ушибленные колени: Док умолк, вспомнив об осторожности, которая весьма полезна в столь официальном административном месте. «Думай о многом, говори о малом, — подумал он, отведя взгляд от экрана, и продолжил размышлять о Вацлаве Креже. — Во многом мои и его жизненные принципы совпадали. Возможно, мы могли бы стать хорошими друзьями, если бы я знал, что это такое. Могли бы близко сойтись в деловом партнёрстве, если бы у нас была одна конечная цель. Возможно, что сейчас он не был бы мёртв, если бы знал, ради чего дана жизнь. Если бы он обладал мудростью, а не хитростью, как и тысяча-другая подобных ему “вершителей судеб человеческих”. Если бы он был силен не в своей алчности, а в своём существовании. Разве я могу пожирать себе подобных? Это же так очевидно – добро порождает множественность, которая не имеет никакого отношения к нему. Зло же порождает самое себя – единое и всеобъемлющее. Именно поэтому вся история человечества является бесконечным злом, с едва заметными вкраплениями добра, которое не есть искреннее побуждение, а есть самое доступное средство для выживания. Почему человечество не хочет признать это? Трусость, да, именно трусость является тому причиной. Существуя по её законам, можно только изворачиваться, ища входы и выходы. Паразитом вгрызаться в плоть Мироздания, вытачивая в нём путаные лабиринты. Веками наслаждаться их витиеватостью, убеждая себя, что данное положение вещей характерно для эволюции. Одно не подлежит здесь сомнению: ТРУСОСТЬ – это философия. Философия столь же неестественная, как и противостояние добра и зла, жизни и смерти, бога и дьявола. Неестественна из-за отсутствия этих понятий, как таковых. Во вселенском безбрежие нет причин для их возникновения. Только поэтому человечество по сей день не удосужилось ответить на вопросы, что такое добро и зло, жизнь и смерть, бог и дьявол. И никогда не ответит. Оно обречено переползать из одной эпохи в другую, пожирая всё на своём пути, не забывая уповать на райские кущи или, на худой конец, на светлое будущее. Хотя, мне совершенно не понятна его нужда в том и в этом. Пожалуй, только для того, чтобы не испытывать холод, голод и скуку. В таком случае, гораздо проще не быть! Этот вывод настолько же объективен, насколько неестественна философия трусости. Вспомнить же себя и понять, не дано человеку. Для этого необходим ум, а не хитрость. Именно ум способен порождать волю и силу. Только в том случае, если для них находится место, появляется мудрость. Это настолько же ясно и просто, насколько чуждо и неприемлемо для человечества. Оно не может… быть! Оно всем своим существом стремится… не быть! Ибо трусость не позволяет сделать верный шаг – никогда и никому!» *** Док поднялся из кресла и не спеша подошёл к окну. Перед ним простирался залитый солнечным светом мегаполис. Окинул его холодным, бесчувственным взглядом, прошептал: — Всё было бы иначе, Вацлав Креж, если бы не твоя хитрость. Это она пробудила в тебе алчность и позволила приблизить меня к тебе. В конце концов, ты смог бы обойтись без знакомств с моими братьями, работающими в сенате. Хотя, откуда тебе было знать, что из себя представляет истинная сила. Ты с ней соприкоснулся лишь косвенно, чтобы уже на следующий день, утром…- брезгливая гримаса вновь исказила лицо Дока. – А на следующий день, утром, мартышка выпрыгнула из клетки, забыв о том, что она не птица и не умеет летать. Ты даже не соизволил попрощаться со мной. Тем не менее, я тебя простил за это. Твоя бестактность оказалась такой мелочью по сравнению с твоими рекомендациями на мой счёт. Если бы теперь ты смог, то убедился бы, что твоё место занимает сейчас достойная личность. Руководство корпорации единогласно проголосовало за мою кандидатуру. Так что, лети, мартышка. Зоопарку ты больше не нужна! Док прикрыл ладонью рот и затрясся всем телом в беззвучном смехе. Его щеки раздулись от напряжения, а глазные яблоки выскочили из глазниц, повиснув на нервных окончаниях у самого подбородка. Док аккуратно вставил их на место и вышел из кабинета. Служащим издательства уже сегодня предстояло познакомиться со своим новым шефом.

Chapter 2 Patrick Anthony had once received another promotion, and had been in the rank of commissioner for fourteen years since then. At that time, he had regarded his appointment as head of a police station in a very disadvantaged district of the capital as a kind of benevolent favor on the part of the department. But he soon realized that he was thrown to the suburbs out of sight, thereby spitting on his vain dreams of a dizzying career. Sincere thoughts of serving the public good, which Patrick Anthony fueled himself, studying at the police academy, over time, somewhere vanished, burst like a soap bubble, as well as his fantasies of crazy chases with hot shootouts. Instead of them in reality, he was waiting for a dull patrol on the night streets, hooligan antics of juveniles, twisted corpses of drug addicts and drunken debauch in families. In the end, police service for Patrick Anthony turned into a burdensome routine. Day after day, he chewed through criminal cases and affairs like gum. Now Patrick did not care about the peace of the law-abiding population of the southwest part of the city. Patrick was no longer a law-and-order dog. Now he was doing his extremely unpleasant, but socially important work as an onerous duty. At the same time, Patrick Anthony continued to be an extremely vain and unthinkably ambitious man. This pair of qualities of his restless character did not give him rest, gradually nurturing in him a deep resentment, forcing him to look for a way out of the situation. One day Patrick woke up earlier than usual and thought: «Well, if Fortune has turned its fat ass to me, why don’t I give it a good kicking?». This thought helped him to spit on everyone and everything at once. First, he decided to improve his financial situation, realizing that he needed the easiest prey, which could be small shopkeepers. And he diligently began to turn out the pockets of the nouveau riche, looking for illegal violations in their activities. In a short time Patrick Anthony taught the owners of various types of establishments to feel pleasure at the thought that a bribe to the commissioner is a guarantee of his disappearance from their lives for the next couple of months. But even that wasn’t enough for Patrick Anthony. His mercantile demands continuously increased, and soon he turned his attention to drug suppliers. Offering them his cover, Patrick promised that in the future this kind of business partnership would develop into a strong friendship. The suppliers liked the commissioner’s offer. It promised savings on literally everything. Moreover, such a significant support implied to reduce the degree of risk in their criminal business to zero. After a short deliberation and superficial calculations, they agreed to cooperate. That’s how Patrick Anthony got involved in the drug trade. At first he decided not to disappoint his associates. With his easy hand auto repair shop police station repurposed into a transshipment base. It was also the site of some big deals. But Patrick Anthony, unlike the narrow-minded bandits, realized that this could not last. While they were enjoying life, rustling thick wads of cash bills, he gave them up with all the guts of the Department of Especially Serious Crimes. And, having captured the accomplices by his own forces during the next transaction, did not take them to the detention center, having arranged a spectacular car crash on the way. On the same day he gave the money received for the goods to the owners of the drug business, at the same time blaming all the blame for what happened on one of the suppliers. God only knows how it happened that they believed him. But what guided the drug lords, offering Patrick Anthony «orphaned case», no one knows. Naturally, the commissioner accepted. And then, for a week he was tormented by nightmares, Patrick did not expect such audacity from himself. Soon, having chosen the most cowardly and greedy of his subordinates, the commissioner formed a brisk team. Good profits, which fell to all without exception, became a sure guarantee against snitches and other troubles. But even that was not enough for Patrick Anthony. Now he hoped that the criminal money would allow him to take a lucrative position in the police department. And perhaps even more so in the Home Office. Now he was more cautious than ever and didn’t rush things. Patrick Anthony waited patiently for his moment. And, at last, it came. However, luck took the commissioner by surprise: he expected it to appear in a completely different place and from a different direction. Patrick Anthony stood in the hallway of his own apartment, rubbing his temples nervously with the knuckles of his index fingers. Except for his pajama pants and his right slipper, the commissioner was wearing nothing. He rubbed his temples hard, trying to figure out what holy spirit had brought him here. Just a moment ago Patrick had been sleeping sweetly on a comfortable, low couch. Now he was startled by his own teleportation from the bedroom to the hallway. The front door was wide open, and on the threshold stood a man in a police uniform, gesticulating expressively, trying to tell the commissioner something. At last Patrick Anthony managed to recognize him as his subordinate. — Ah-ah-ah,» he grimaced, «it’s you, Paul. What the hell do you want? — Yes, you must understand, Mr. Commissar, we can’t do without you! There’s something going on out there, it’s crazy! — What’s going on? What’s going on? Why are you drooling like a neurotic woman? Calm down and let’s go through the whole thing from the beginning! — I can’t do that,» Paul mumbled when he had cooled down. — Shall we go, Mr. Commissar? See for yourself. There’s a boy there, he’ll tell you everything. — This is idiotic! No peace, day or night! Soon you won’t be able to go to the toilet without me! — Patrick Anthony grumbled and went to get dressed. — It’s a hell of a thing,» Eloise wheezed. — What?» the boy asked distractedly and howled softly. The others echoed him, swaying slowly from side to side. Eloise looked at the «saint,» his fright clearing his thoughts for a moment. He saw that the triangle was now a mixed-sex creature. Only the lower half of the «Saint» was left, with powerful calves on its legs, while the upper half had surprisingly taken on a woman’s shape. The «Saint’s» elongated face was twisted in a convulsive grimace: his lips moved to the right, his nose to the left. The creature bent its arm at the elbow and set them in place. The sectarians howled, groping their faces and wiping away tears. Eloise felt as stupefied as they were, but reason had not yet left him. He howled along with the others, swinging like a pendulum, unable to stop, crying and at the same time trying to make a more or less sober assessment of what was going on, but the «saint» knew his business. His muscles moved viscously under his skin, taking on various combinations. Eloise recognized himself in one of them: the same arms, shoulders, facial features, only his legs were childish, with feet turned inward. A veil slowly enveloped Eloise’s consciousness. Through it he saw the boy’s frantic look and knew that he was holding his hand, and at the same time someone was knurling a big three on his shoulder … «Whatever!» *** After a hard wake up Eloise, barely opened his eyes. The concrete floor smelled damp and his right side ached unbearably. Shivering, Eloise stood up. The sectarians were sleeping peacefully, piled on top of each other. An unpleasant, nauseating stench hung in the air. Eloise stepped over those lying there and made his way out of the cellar. The «Saint» was gone. «Actually, it should be,» Eloise thought. — Granted the crowd ‘intimate fellowship and ascended to heaven,’» he spat. — I wonder what that monster has with these fools?» It was disgusting to remember: his sleeve was torn off, an ugly number three swelled on his shoulder, and he felt so nauseous that Eloise was ready to turn himself inside out. Outside, impressions of «The Saint» dulled, as if he were a dream. Eloise felt the freshness of the morning, and he was relieved. The Citroen was still parked in Jenny’s driveway. «Okay,» Eloise decided, «I’ll drive up to her place at six o’clock this evening. She should be home from work by then. — Eloise grinned. — I probably wouldn’t be able to make it through a shift after that performance.» He wanted a killer nap. He drove the car onto a suburban road and drove half-asleep, speeding to his brother’s cottage. The mobile police station recorded the offense, but did not stop the speeding Citroen with the sleepy driver. Chapter 4 It was dusk when Eloise was awakened by a phone call. The melodic rattle coming from the living room insistently dispelled the silence of the rooms and the slumber that was in no hurry to release Eloise from the dream world. Eloise pulled his head from the pillow with difficulty, rose from the couch and, entering the living room, picked up the phone. — Eloise Klein? — he heard a woman’s voice. — Yes, what do you want? — This is Jenny Market speaking. Eloise looked up, involuntarily adjusting the collar of his shirt. He hadn’t expected her to call. — I’m listening, Jenny. — You were at our meeting last night. I recognized you from the pictures I’ve seen of you before, but you know it was impossible to get to you. — Yes, I understand. Do you know anything about my brother? — No, but he left his notes with me. I’d like to give them to you, and we need to talk. Our phones may be tapped, so I’ll meet you at Tonny’s apartment tomorrow. — Tapped by who? — We’ll talk about that when we meet, bye. Eloise hung up the phone, Jenny puzzled him even more. It was now that he realized that his premonitions had not deceived him, and this story had a bad flavor. The clock showed half-past nine in the evening. «Overslept,» Eloise smiled ironically, «and I was going to go to her place at six. Good thing she called.» He walked to the kitchen, made himself some coffee, and made himself comfortable in a chair by the window. «Okay,» Eloise covered his eyes as he pondered, «now it makes sense to me what’s going on. Someone needs Tonny, and I’m a close relative of his. So they’ve decided to go after Tonny through me, but he doesn’t seem too eager to do so. Oh well, I’ll play my part in the story, but only in my brother’s favor.» Eloise set the cup on the table and lit a cigarette, «The worst part is not knowing who you’re dealing with. No, not the police. A boy stirred in his feet. He lifted his stubbled face, his massive jaw sagging. Eloise asked quietly: — Boy, who are you? The boy, clinging to his leg, whimpered. Eloise recoiled. — What’s wrong with you, boy? But the boy only looked at him with round eyes, frightened and pitiful. «Everyone’s gone mad!» — whispered Eloise. Leaning on the dynamite box, he looked around: ammunition and weapons were neatly laid out on the platform. Looked down: the lake, the huge hall of the cave. A dusky hall. The boy, squealing, pulled Eloise by the rags of his pant leg, drawing him into a tunnel leading off the platform and into the wall. — Do you know how to get out of here? He nodded affirmatively and slipped into the dusky hole in the passage. Eloise limped after him through the pain. The tunnel went on downward for an interminable length of time, lit in places by wells in the ceiling. Suddenly the boy stopped, stood up on half-bent legs, and turned his head to listen. There were voices up ahead. Eloise could hardly pick them out of the chaos in his mind. The boy frantically pushed Eloise into a side hallway. The voices were getting closer, and when they became clearly distinguishable, the boy rolled out in front of them and slowly crept into a passage gaping in the opposite wall. Eloise heard someone ask: — Did you see it? — Yes. — Everybody get in here. Hurry up! Five people, one by one, squeezed through the gap in the passage. — It’s widening here,» a voice said in a muffled voice. Then, surreal to the extreme unnaturalness of the tunnel, screams rumbled through the tunnel, and from somewhere under the stones came the muffled thumps of falling bodies. A boy appeared. He grinned an ugly smile and beckoned Eloise to follow him. Forty paces later, in the total darkness, dampness and corpse stench wafted from beneath his feet. Eloise crouched down, groping the floor in front of him with his hands. He shrieked and recoiled: there was a void ahead, a floor that ended in an invisible abyss. Eloise had no time to shake off his fright, but the boy was already pulling him back. Again they dragged long and painfully through the tunnel, but not into the darkness, but into the light ahead. By the time they came to a gentle embankment near the coast, Eloise was exhausted. He collapsed on the gravel, fainting. The boy, crawling around him, whimpered pitifully, pointing down to the seashore. But without getting anything out of Eloise, he crouched beside him and began to lick the ugly tee on his bruised shoulder. Ivan Grigg ran up and down the stairs and corridors of the editorial office in a hurricane. Running into his office, he ordered his secretary not to let anyone in. After locking the door, he stood in front of the mirror for a long time, pointing his finger at his reflection and saying: «You’re a complete moron, Ivan Grig. You belong under the lid of a garbage can, no, under the lid of a uni…no, that’s too much. Wherever that place is, you, Ivan Grigg, will always be a fool! Your brains are chicken brains, your head is not a head, it’s an extension of your neck. And if it is a head, it’s full of nothing but marrow, just like your gaunt mosses. And Edward Grieg is not your grandfather! Your ancestors only recently crawled out of a puddle of infusoria and amoebas. In short, you’re a fool, Ivan!» Thus having analyzed his physiology in detail and identified every branch of his genealogical tree, he calmed down a little. From his desk drawer he took out the St. Petersburg subscriber’s directory, found Professor Dvoretzky’s telephone number and called. At the other end of the line came the voice of an answering machine: «Are you sure that I want to talk to you? If yes, hang up and don’t call me again. If not, do it even faster.» Ivan, emitting either the groan or the trumpet shriek of an agitated elephant, rattled the receiver against the phone. When his flushed face turned slightly pink, he called Anna at the mayor’s office. — Darling, what’s the status of my request? In response, Anne giggled. Her laughter finally pissed Ivan off. — I…you…yes…pre…stop! — he yelled. — ‘First of all, you stop yelling at me,’ Anne replied nonchalantly, ‘and secondly, calm down. I just talked to him,» she giggled again. — ‘Well, and…? — He said that he is absolutely indifferent and Grieg, and Tchaikovsky, and the Pope. And when I began to convince him of the necessity of your meeting, he just sent all composers to hell, and you along with them. That’s it, honey. — What do we do now? — Ivan was in a state of near shock. For the first time in his life he had been so unequivocally and openly neglected. He collapsed in his chair and suddenly began to hiccup, shuddering convulsively. — First of all, drink some water. Then think carefully about what you’ll say if you get to the professor. I’ll call you tonight, bye. Ivan’s phone receiver buzzed briefly. He threw it on the table and, wrapping his arms around his head, ordered himself, «Think! While there’s still time, you have to do something about it.» Through the chaos of thoughts the only more or less logical consideration came to his mind. He decided, by all means, to sneak into the professor’s manor and talk to him. Ivan ignored Anna’s last wish: «I’ll get my bearings on the spot, after all. I think an original topic of conversation will find itself.» The antique clock struck midnight with a measured swing of its pendulum. Dworetzky was half reclining on a broad sofa, leaning against a stuffed tiger cub. — Why do you think, Jacky,» he said to the Dalmatian who had appeared in the doorway, «why do people like to take without giving anything in return? The dog, ears perked up, looked at the professor, snorted, and wagged his tail. His impenetrable multicolored eyes (one green, the other black) all glittered understandingly. — As usual, you keep silent while I ponder God knows what and ask stupid questions,» Dworetzki brushed the sparse strands of hair on his head with a miniature brush, wrinkled his nose, and rubbed his temples with his fingers. — The fire is dying out. The Dalmatian, entering the room, went to the neatly stacked firewood bin, caught a log with his fangs and, dragging it to the fireplace, threw it into the fire. — You know, Jackie. Everything has to be paid for in this life: I to you, you to me; you to me, and I to you. And the Lord God made this mess back in Paradise by giving Adam and Eve a show trial. The professor, conducting with his right hand to the beat of his measured speech, began to recite: — Once, an angel inquired from the Almighty: «Will not a woman give in to temptation, will not try the forbidden fruit, which is called — the apple. And whether a man will not disobey You, O Lord, and will not be tempted by voluptuous sin. Will they not give birth to children, who will squawk instead of birds of paradise in your garden and thereby hinder you from thinking about Eternity?» «I don’t know,» God answered the Devil. — But it would be interesting to see the purity of what I have created.» Not a year later, Eve, unable to resist temptation, tasted the forbidden fruit. You can imagine, Jackie, she took just a small bite of it, but from then on, it was off and on. The man was immediately recommended as therapeutic pills earthly life, correctional work, cough, runny nose and two meters of earth over the coffin lid. Such was the wages for the sins of our forefathers and for the irrepressible curiosity of God and Satan. The dog, having thrown another log into the fireplace, stood for a minute watching the flames. Then he climbed onto the sofa and lay down at his master’s feet. — That’s how it is, Jackie, — Professor Dvoretzky rose and stroked the Dalmatian. — I created you, named you, raised you, taught you to think, and now you owe me for the rest of your life. And if you disobey me even one iota, I guarantee you a cough and a runny nose, and a two-meter layer of earth over the coffin lid. The dog, listening attentively to the professor’s monologue, snorted at his last words, turned away, and, resting his muzzle on his paws, closed his eyes. — That’s life, Jackie, harsh and cruel,» Dworetzky stood up, tightened the girdle of his robe around his round belly, and went out onto the balcony. The marble was pleasantly cold on the professor’s bare feet. He stretched with pleasure, throwing his arms high above his head and standing on tiptoe. Then he leaned on the massive railing and, humming softly, began to admire the night garden. A faint haze of mist shimmered among the trees and shrubs above the dense grass. Field and ornamental flowers growing anywhere seemed to float above the ground. And threads of moonlight streamed down the high stone fence surrounding the mansion, giving it the appearance of medieval walls. The human voice that suddenly sounded was so alien to the magic of the night garden that the professor shrieked with indignation rather than fright. — Who’s there? — Pardon me…excuse me…I wish…. Dvoretzky, leaning over the railing, looked down. Literally at his feet, clinging to the creeper that grew from the ground to the balcony, hung a man. — Who are you and what do you want? — I’m Edward Grigg. I mean Ivan. My name is Ivan. — Well, well, — the sight of a tall man floundering in a thicket of creepers made Dvoretzky laugh, — so you decided to come to visit me? Isn’t it a little late? — They told you about me today, — Ivan Grig panted, feeling that he was losing his strength. — I remember very well the conversation with the nice girl in the town hall. And here’s what I think: if you fall now and crush to death, it will be a trivial accident in my life and yours, and if I save you and… — the professor thought for a moment, curving his plump lips in a grin, — then you can be useful to me. — And, leaving the balcony, he threw over his shoulder: — Climb up, and I’ll take the dog away. Sweat pouring down his face, Ivan clumsily slumped over the railing. He wiped his flushed face with his handkerchief, and, thinking that he looked properly, entered the room. Dvoretzky, once again comfortably seated on the sofa, greeted him with a nod of his head. — You may sit by the fireplace, — and while Ivan tried to place his heavy body on the low small pouffe, the professor scrutinized his appearance. — You know, I had the same original meeting with a journalist three years ago in Australia. Ivan Grig smiled, considering Dvoretzky’s words as a compliment. — And then that guy had an accident. On the shore of the vast sea, sparkling in the sunlight, he was shot. So prosaic, pooh,» the professor, jabbing his finger in Ivan’s direction, laughed, «and the man was gone. However, he suffered for his unbridled curiosity. How about a story for another article? Ivan, not knowing how to react to what Dworetzki had said, kept silent and smiled stupidly. Not paying attention to his embarrassed look, the professor continued talking: — Before your appearance, young man, I was philosophizing about debts and sins with my Dalmatian. And what are your thoughts on the subject? Ivan, shrugging his shoulders, replied: — I think you’re right this time,» she said quietly to Anne, scrutinizing the police car frozen across the road. Anne had to pull the Opel onto the sidewalk to avoid it. — Yeah, Jimmy, you don’t look like a hero. — What am I, Greek or something? He’s the one who cleaned the stables. He’s got a lot of health. I’ll take care of it. — You mean Hercules? — What do I remember? I saw him in a movie. He was always looking for something. Anyway, he’s a cork in every barrel… and we need to get to the sump. — So it’s Hercules. — Well, that’s him,» Handrix nodded in agreement. — Pick up the speed. Did you fall asleep? It’s faster to walk on a bicycle! Anne braked sharply. — No, I can’t do that! I’ll go and have a look after all. — I’ll do it,» Jimmy stopped her by grabbing the sleeve of her blouse. — You’re like Hercules! I can’t stand it! Swearing loudly, he got out of the Opel and looked around anxiously. There was an indistinct noise coming from the police car. The nearer Handrix came to it, the more distinct and violent it became. Someone was in the car, obviously trying to get out of it. A shadow was flitting about the unlit interior. It lunged at the covered windows and scratched at them with its claws. — Hey, what are you doing there? — Jimmy shouted, and was silenced when he saw the gun lying at his feet. He picked it up and held it out in front of him as he approached the car. As Jimmy leaned over the windshield, the noise suddenly stopped. — Hey, where are you out there? A muffled growl sounded in reply. From the depths of the cabin, a pair of eyes flickering with green light slowly approached the glass. — Holy shit! — Jimmy whispered, finally recognizing the human or bulldog face. He jabbed the muzzle of his gun into the glass: «What are you doing here? The face clenched its ugly jaw, and hands with curled fingers appeared beside it. The mutant rushed forward, but, hitting the plastic barrier, disappeared again in the darkness of the cabin. — Holy shit! — Handrix shrieked and bounced off the car with surprising agility. A bat flew over his head, spreading its wings through the air. Unoriented, it crashed through the window of a two-story house, knocking out the massive window frame and disappearing into it. Jimmy shrieked with redoubled vigor and began firing his gun at everything. A few bullets clattered against the mayor’s armored car, and immediately Hendricks’ angry roar was joined by Anne’s hysterical scream. Frightened by it more than anything else, Jimmy squatted down, staring dazedly into the darkness of the street. But seeing nothing, he ran on all fours to the Opel and climbed in, nearly tearing the handle from the door. *** It wasn’t until twenty minutes later that Handrix finally managed to catch his breath with a startle. He made himself comfortable in the seat again and said: — That’s the way it goes. It’s always about the broads…well, what did you want there? Unlike him, Anne was unable to calm down. Overcoming a nervous shiver, she asked quietly: — What’s going on, Jim? — Uh-uh, just…stuff,» he replied lingeringly. — At least, I think so. How much farther? — We’re almost there. I was so scared, Jimmy, you can’t even imagine how scared I was. I don’t know how I didn’t hit something on the way out. — You’re all right, actually. If you hadn’t yelled, you’d have been fine. — Khandrix chuckled, looking at Anne ironically. — But you’re good, too! You almost shot me! — Yeah, right. I remember it’s not a car, it’s an armored car. So don’t think I was scaring them away from you. — I know, I know, Jimmy. You did! — Or it wasn’t! Both smiled, feeling somewhat relieved. The deserted streets of the city outskirts began to thin noticeably, as if letting Anne and Handrix out of a web of moisture and night gloom. The car was now traveling on a wide highway that stretched across the plain from the city to the dam. Anne could barely make out the outline of the road. The poor visibility and the open space, the boundaries of which were lost in the purple haze, made her nervous again. And then there was Jimmy, keeping her from concentrating. He rolled down the window and, breathing in the fresh air, sang loudly, happily demonstrating his lack of vocal ability and his complete lack of musical ear. His singing finally pissed Anna off. — I wish you would shut up! — she exclaimed. — Or do you want to destroy me with your roaring? Khandriks stopped talking, and with a hurt grimace said: — What’s the matter? Betty used to love it. You know what she used to say? — Remembering, Jimmy smiled sadly. — «Your singing, sweetie, makes me shake like a railroad track on a sleeper.» She also used to say: «When you sing, my bunny, you get as plain as my daddy’s bald spot. That’s your real face. That’s why I love you!» And then she gave me a gentle kiss. Oh, yeah! Handrix’s passionate monologue dispelled Anne’s nervousness. She could hardly restrain herself from laughing. — You said that, didn’t you? — Why are you smiling? You better steer or we’ll get hit! — We’d have hit it if we had anything to hit it with. — Steer anyway. Fuck it. — I’m driving. — Then drive, I didn’t bring you here for that! Got it? — I got it, I got it. No offense, Jimmy. I’m just nervous. — Really? — Yeah, I’m just not myself. Chandricks gave her a concerned look and then added in a more friendly tone: — «Well, smile, then. — Thanks, Jimmy. Anne slowed down and turned onto a narrow road adjacent to the highway, drove the car leisurely through the wooded area that ringed the water treatment plant, and soon stopped the Opel near a two-story square building. Staring out the windshield, Jimmy looked anxiously at the dimly lighted entrance hall for a while, then asked quietly: — Where’s the sump? — It’s in front of you,» Anne answered him equally quietly. — Have you never been here before? — Not… and what do I stand for! I’ve been to the dam. There fish, and the beach is a short walk away — spit and got. What about here? — When you were at school, didn’t they take you on excursions? — Hey, listen to me!» Handrix shouted at her. — I’m not dumb enough to take that long to learn! I graduated from this school in a year! You got it, right? And anyway, get off me! He opened the door, and then he jumped out of the car, disappearing from Anne’s sight in a split second. — Jimmy, — she whispered, barely containing her laughter, — where are you? — On the star! That’s where…for fuck’s sake… Handrix rose to his feet and crumpled to his feet, rubbing his bruised knees: Doc fell silent, remembering the caution that is so useful in such an official administrative place. «Think big, talk small,» he thought, looking away from the screen, and continued to reflect on Vaclav Krege. — In many ways my and his life principles coincided. Perhaps we could have become good friends if I had known what they were. Could have gotten close in a business partnership if we had the same end goal. Perhaps he wouldn’t be dead now if he knew what life was given for. If he had wisdom instead of cunning, like a thousand or two others like him who are the «summiters of human destinies.» If he had strength not in his greed, but in his existence. Can I devour my own kind? It is so obvious — good generates a plurality that has nothing to do with it. Evil, on the other hand, gives rise to itself — unified and all-encompassing. That is why the whole history of mankind is an endless evil, with barely visible specks of good, which is not a sincere urge, but the most available means for survival. Why doesn’t humanity want to recognize this? Cowardice, yes, cowardice is the reason. Existing according to its laws, one can only dodge, looking for entrances and exits. To gnaw into the flesh of the Universe like a parasite, carving confusing labyrinths in it. For centuries to enjoy their floridness, convincing ourselves that this state of affairs is characteristic of evolution. One thing is beyond question here: TRUTH is a philosophy. A philosophy as unnatural as the opposition between good and evil, life and death, god and devil. Unnatural because of the absence of these concepts, as such. In the universal immensity there is no reason for their emergence. That is the only reason why mankind to this day has not bothered to answer the questions of what is good and evil, life and death, god and devil. And it never will. It is doomed to crawl from one epoch to another, devouring everything in its path, not forgetting to hope for paradise or, at worst, for a bright future. Though I don’t understand his need for both. Perhaps only to avoid cold, hunger and boredom. In that case, it’s much easier not to be! This conclusion is as objective as the philosophy of cowardice is unnatural. To remember oneself and to understand, however, is not given to man. This requires intelligence, not cunning. It is the mind that is capable of generating will and strength. Only if there is a place for them, wisdom appears. This is as clear and simple as it is alien and unacceptable to humanity. It cannot… be! It strives with all its being … not to be! For cowardice makes it impossible to take the right step — never, ever!» *** Doc rose from his chair and walked leisurely to the window. The sunlit metropolis stretched out before him. He looked out at it with a cold, unfeeling gaze, and whispered: — Everything would have been different, Václav Krež, if it had not been for your cunning. It was it that awakened your greed and allowed you to bring me closer to you. After all, you could have done without the acquaintance of my brothers in the Senate. Though how could you know what true power is? You came into contact with it only indirectly, so that the next day, in the morning…» Doc’s face contorted again with a squeamish grimace. — And the next day, in the morning, the monkey jumped out of the cage, forgetting that it was not a bird and could not fly. You didn’t even bother to say goodbye to me. Nevertheless, I forgave you for that. Your tactlessness was such a trifle compared to your recommendations about me. If you could now, you would be convinced that your place is now occupied by a worthy person. The corporate leadership voted unanimously in favor of my candidacy. So fly away, monkey. The zoo doesn’t need you anymore! Doc covered his mouth with his palm and shook his whole body in silent laughter. His cheeks swelled with tension, and his eyeballs popped out of his eye sockets, hanging from nerve endings at his chin. Doc carefully slid them back into place and left the office. The employees of the publishing house were to meet their new chief today.

bottom of page